источник - издание Известия
автор - Сергей Прудников
Одна из самых горячих точек на карте Луганской Народной Республики — село Желобок. Расстояние между позициями противоборствующих сторон на этом участке — от 50 до 800 м. Из сводок последней недели — подрыв украинскими военными гражданского «ЗИЛа», перевозившего в районе села уголь: управляемая ракета снесла кузов, водитель по счастливой случайности не пострадал. А также уничтожение военной машины, в которой находился один человек, спасти его не удалось. Специальный корреспондент «Известий» побывал с районе Желобка, и узнал, как живет прифронтовая зона в условиях непрерывной огневой атаки.
Мало не покажется
Желобок — это, по сути, одна улица. До войны — благословенное место: розарии и виноградники в каждом дворе, общий живописный пруд-ставок. Сейчас от села остались только остовы сожженных хат.
Желобок и окрестности — стратегически важная точка на линии соприкосновения. Защищает ее батальон «Призрак» — преемник одноименной бригады, основателем которой был Алексей Мозговой.
— Почему так важен Желобок? Отсюда просматривается наша территория на 40 км вглубь, в том числе до городов Стаханов, Кировск, Алчевск, всё как на ладони! — объясняет мне нынешний командир «Призрака» Алексей Марков, позывной Добрый. — Захватят украинские войска этот участок — мало нам не покажется.
Поселок Донецкий, юг ЛНР
По словам Доброго, последнюю попытку взять заветное село ВСУ предприняли полтора года назад. Но понесли потери, отступили. И, учтя ошибки, сосредоточились на тактике «перемалывания» — обстрелы из минометов, ствольной артиллерии, БМП. Вместо прямого штурма — медленное изматывание и обескровливание.
— Их задача — давить, наша — держать, — говорит Добрый. — Чего скрывать — трудно. Вообще отмечу, что маховик войны в последние месяцы снова стал раскручиваться.
На должности комбата Алексей 2,5 года. В Донбасс в свое время приехал из России, простым рядовым добровольцем.
— Переломным моментом для меня, как и для многих, стали события в Одессе, — рассказывает собеседник. — Причем решающую роль сыграли комментарии, которые сторонники евромайдана оставляли под видеороликами трагедии. Они не просто радовались, но и писали: «Сейчас так будет везде!» Мне стало ясно: Одесса — это только первая птичка. И так и получилось. Далее был расстрел РОВД в Мариуполе, «поезда дружбы» в восточные регионы, авианалет на Луганск и т.д. Сам я коммунист по убеждениям. Оставил дом и работу в Москве, поехал в Донбасс в составе коммунистического отряда. Думал, на полгода. На месте мы влились в бригаду «Призрак». Пятый год идет война, а о возвращении домой уже и не думаю.
Ехать или остаться?
Из штаба с бойцами выбираемся на передовую. Выезд только с наступлением темноты, иначе расстреляют, как в тире. Пункт назначения — поселок Донецкий, он находится по соседству с Желобком, километр прямого ходу.
Мой сопровождающий — разведчик с позывным Гром (позывной изменен. — «Известия»). Уроженец Славянска, много лет он прожил в Москве. Трудился строителем, охранником, грузчиком. В 2014-м, с началом войны, столкнулся с дилеммой — как быть? Жить, как прежде? Или идти в ополчение?
— Места себе не находил, — говорит разведчик. — Тягостно, внутренняя борьба, разрываешься. Потом в одно утро проснулся и созрел: всё, точка! И камень с души. Заехал в ЛНР. Первое впечатление — все ребята свои. Без мишуры, без шелухи. Разные, но как будто одинаковые по характеру. С полуслова друг друга понимали.
Сейчас ситуация изменилась, переживает Гром. Тех самых «своих», с кем можно, что называется, пойти в разведку, — единицы. Много молодых да необстрелянных. А еще тех, кто хочет «геройски воевать», но не готов копать окопы, укреплять блиндажи, то есть выполнять черновую работу, без которой никуда. И так далее — поводов помянуть добрым словом подопечных у Грома хватает…
Последствия ночного обстрела — 120-миллиметровая мина в земле и разбитая гражданская машина
Лицом сразу вниз
Ближе к поселку гасим фары.
— Нельзя, любой огонек засекут, — объясняет Гром. — Прозондируют с помощью переносной станции наземной разведки (ПСНР). Прибор советский еще, но эффективный — на 35 км пробивает территорию, видит любые движения, скопления.
Едем на ощупь. Темнота, хоть глаз выколи.
— Вот на том повороте на днях водитель наш погиб, — говорит военный.
По странному стечению обстоятельств именно в этот момент снаружи раздается хлопок, а в небе повисает огненный шар.
— Глуши, — командует Гром. — Наружу!
Разрывы ложатся в стороне.
Еще через мгновение:
— Заводи, уходим!
Спасение — «зеленка» (лесистая местность), которая рядом. А далее околицы самого Донецкого.
— Машину обязательно глушить надо, иначе не поймешь, куда летит, — сообщает Гром. — Наружу нужно не выпрыгивать, а выпадать, и лицом сразу вниз…
Тормозим у одного из постов — пару минут на обсуждение обстановки. В небе в это время начинается настоящее светопреставление, как в новогоднюю ночь. За спиной неприятно чавкают пули, и мы спешно сворачиваемся. Спустя всего 10 минут с оставшегося позади поста по рации сообщают — прямо на место остановки нашего авто прилетело шесть тяжелых 120-миллиметровых мин.
— Вот он, ПСРН в действии, — выдыхает Гром. — Повезло, еще бы чуть-чуть…
Видно, что он волнуется больше, чем я. Потому что понимает настоящую цену миновавшей опасности.
Ненависти нет
Пункт прибытия — пост в Донецком, где в стенах брошенной хаты квартируют бойцы. В ней натоплено. Угольная копоть стоит до потолка. В центре дома — двухметровый ствол станкового гранатомета СПГ-9. Рядом противотанковое ружье 1943 года выпуска. Среди бойцов кто-то спит, кто-то гоняет чаи, кто-то готовится к ночному выходу.
Разговоры в хате стандартные, их я слышу последние несколько лет: о том, как ненавидят эту войну, сколько можно терпеть. И в то же время: «А на передовой лучше, чем на гражданке или в казарме. Здесь свободнее, честнее, сюда как магнитом тянет..»
Луганчанин с позывным Богатырь, в хате-казарме, поселок Донецкий
Старший на посту — 47-летний луганчанин с позывным Богатырь. Объясняет, что напротив, у Желобка, стоит 10-я горно-штурмовая бригада ВСУ. Снабжение у противника хорошее, боекомплект не кончается. Работают четко и профессионально. Злые, упорные, трезвые. И вот это упорство раздражает больше всего — для чего? Чтобы убить еще одного? Бессмыслица.
— У меня смешанные чувства к ним, — рассказывает Богатырь. — Вот мы как-то у села Счастье стояли, а там, на другом берегу реки, бойцы ВСУ. Мы с ними перекрикивались, телефонами обменивались. Они потом нам звонили: «Сейчас по вам будут правосеки работать, будьте готовы!» Ненависти особой нет. У нас ведь и рожи с теми парнями, которые сейчас в нас стреляют, одинаковые…
Без надежды?
Утром становится видно, что Донецкий живет не только войной: на нашей улице восемь обитаемых домов. Где-то звенит пила. Кто-то бредет за водой. Едут, покачиваясь на снеговых ухабах, легковушки.
Узнаем, что во время ночного обстрела зацепило жилой дом — минометный снаряд пробил крышу. Хозяйка — пенсионерка Алла Николаевна — объясняет, что им только на прошлой неделе отремонтировали крышу, два года ждали, и вот — снова! В окнах вылетели все стекла (а на улице мороз), перебито электричество.
На вопрос, отчего же не уезжаете от войны, женщина отвечает традиционное, спокойное — «некуда».
По соседству хата 57-летней Елены и ее сына Александра, рабочего местного ЖЭКа. Дом вчера не пострадал, но приходилось выходить на улицу, прислушиваться — куда летит, и прятаться за забором.
Ночью в Донецком стреляют, днем — спокойно
— В подвал принципиально не спускаемся: завалит — не найдут! — говорит Елена.
В начале войны мать и сын уезжали к родственникам на Украину. В 2016-м вернулись. И больше никуда не собираются — «хватит».
В этом смысле такие, как Елена, Александр и Алла Николаевна, в своей невозмутимости и смирении перед лицом опасности выглядят, как ни странно, сильными.
— Мы ничего не ждем — ни помощи, ни скорейшего окончания войны, — говорит Елена. — Ждали в 2014-м, а потом поняли — нет, только сами! Какая цель у нас? Выжить. Когда ничего больше не ждешь, так намного легче.
